БАГРИЦКИЙ Эдуард Георгиевич: различия между версиями

Материал из Российская Еврейская Энциклопедии
Перейти к навигацииПерейти к поиску
(добавлена категория, правка текста, ссылок)
(правка текста, ссылок)
 
(не показаны 2 промежуточные версии этого же участника)
Строка 3: Строка 3:
С 1915 печатался в одесских альманахах. С 1925 жил и работал в [[МОСКВА|Москве]].   
С 1915 печатался в одесских альманахах. С 1925 жил и работал в [[МОСКВА|Москве]].   


Юношеские вольнолюбивые стихи о море, о птицах, о контрабандистах в кон. 20-х и нач. 30-х гг. сменяются стихами о «трехгранной откровенности штыка», потребовавшей слепого и безусловного подчинения времени – веку революции: «...если он скажет: «Солги» – солги,/ ... если он скажет: «Убей» – убей». Образ павшего от пули махновца комиссара продотряда Когана («Дума про Опанаса») – одно из немногих обращений Б. к евр. реалиям – «олицетворение социальной правды», по собственному признанию поэта, к-рый и погибнуть-то хочет «той же славною кончиной,/ Как Иосиф Коган». Ни одной живой человеческой черточки, тем более – еврейской, нет в этом образе, кроме разве что такой: «Болыпевицким разговором/ Мужиков смущает». Даже о своем происхождении поэт пишет с пренебрежением: «ржавые евреи», «еврейские скисшие сливки», «костыль отца и матери чепец» и т.п. вплоть до «Уйти|/ Уйду!/ Тем лучше!/ Наплевать!» Такая позиция не могла не отразиться на творчестве. Порвав с миром предков, поэт лишился его живительных нар. источников, к.-л. упоминания, связанные с евр. действительностью России тех лет, если он к ним прибегает, – лишены какой бы то ни было эмоционально-экспрессивной окраски: «Еврейские домики я прошел», «Суббота в пурпуровом парике,/ Идущая со свечой» («Последняя ночь») и т. д. Б. мн. переводил др. поэтов, в т. ч. и П.[[МАРКИШ Перец Давидович|Маркиша]]. Соч.: Юго-Запад, М., 1928; Победители, М.-Л., 1932; Последняя ночь, М., 1932; Однотомник, М., 1934; Собр. соч. (под ред. И.П.[[УТКИН Иосиф Павлович|Уткина]]), т. 1, М.-Л., 1938; Стихотворения, Л., 1956.  
Юношеские вольнолюбивые стихи о море, о птицах, о контрабандистах в кон. 20-х и нач. 30-х гг. сменяются стихами о «трехгранной откровенности штыка», потребовавшей слепого и безусловного подчинения времени – веку революции: «...если он скажет: «Солги» – солги,/ ... если он скажет: «Убей» – убей».
 
Образ павшего от пули махновца комиссара продотряда Когана («Дума про Опанаса») – одно из немногих обращений Б. к евр. реалиям – «олицетворение социальной правды», по собственному признанию поэта, к-рый и погибнуть-то хочет «той же славною кончиной,/ Как Иосиф Коган». Ни одной живой человеческой черточки, тем более – еврейской, нет в этом образе, кроме разве что такой: «Большевицким разговором/ Мужиков смущает».
 
Даже о своем происхождении поэт пишет с пренебрежением: «ржавые евреи», «еврейские скисшие сливки», «костыль отца и матери чепец» и т.п. вплоть до «Уйти|/ Уйду!/ Тем лучше!/ Наплевать!» Такая позиция не могла не отразиться на творчестве.
 
Порвав с миром предков, поэт лишился его живительных нар. источников, к.-л. упоминания, связанные с еврейской действительностью России тех лет, если он к ним прибегает, – лишены какой бы то ни было эмоционально-экспрессивной окраски: «Еврейские домики я прошел», «Суббота в пурпуровом парике,/ Идущая со свечой» («Последняя ночь») и т. д. Б. мн. переводил др. поэтов, в т. ч. и П.[[МАРКИШ Перец Давидович|Маркиша]]. Соч.: Юго-Запад, М., 1928; Победители, М.-Л., 1932; Последняя ночь, М., 1932; Однотомник, М., 1934; Собр. соч. (под ред. И.П.[[УТКИН Иосиф Павлович|Уткина]]), т. 1, М.-Л., 1938; Стихотворения, Л., 1956.  
[[Категория:Персоналии]]
[[Категория:Персоналии]]
[[Категория:Персоналии]]
[[Категория:Персоналии]]
[[Категория:Московская еврейская энциклопедия]]
[[Категория:Московская еврейская энциклопедия]]

Текущая версия на 11:23, 2 ноября 2021

БАГРИЦКИЙ (наст. фам. Дзюбин) Эдуард Георгиевич (1895, Одесса – 1934, Москва). Поэт. Учился в реальном уч-ще, на землемерных курсах.

С 1915 печатался в одесских альманахах. С 1925 жил и работал в Москве.

Юношеские вольнолюбивые стихи о море, о птицах, о контрабандистах в кон. 20-х и нач. 30-х гг. сменяются стихами о «трехгранной откровенности штыка», потребовавшей слепого и безусловного подчинения времени – веку революции: «...если он скажет: «Солги» – солги,/ ... если он скажет: «Убей» – убей».

Образ павшего от пули махновца комиссара продотряда Когана («Дума про Опанаса») – одно из немногих обращений Б. к евр. реалиям – «олицетворение социальной правды», по собственному признанию поэта, к-рый и погибнуть-то хочет «той же славною кончиной,/ Как Иосиф Коган». Ни одной живой человеческой черточки, тем более – еврейской, нет в этом образе, кроме разве что такой: «Большевицким разговором/ Мужиков смущает».

Даже о своем происхождении поэт пишет с пренебрежением: «ржавые евреи», «еврейские скисшие сливки», «костыль отца и матери чепец» и т.п. вплоть до «Уйти|/ Уйду!/ Тем лучше!/ Наплевать!» Такая позиция не могла не отразиться на творчестве.

Порвав с миром предков, поэт лишился его живительных нар. источников, к.-л. упоминания, связанные с еврейской действительностью России тех лет, если он к ним прибегает, – лишены какой бы то ни было эмоционально-экспрессивной окраски: «Еврейские домики я прошел», «Суббота в пурпуровом парике,/ Идущая со свечой» («Последняя ночь») и т. д. Б. мн. переводил др. поэтов, в т. ч. и П.Маркиша. Соч.: Юго-Запад, М., 1928; Победители, М.-Л., 1932; Последняя ночь, М., 1932; Однотомник, М., 1934; Собр. соч. (под ред. И.П.Уткина), т. 1, М.-Л., 1938; Стихотворения, Л., 1956.